Неточные совпадения
― Ах, как же! Я теперь чувствую, как я мало образован. Мне для воспитания
детей даже нужно много освежить в памяти и просто выучиться. Потому что мало того, чтобы были учителя, нужно, чтобы был наблюдатель, как в вашем хозяйстве нужны работники и надсмотрщик. Вот я читаю ― он показал грамматику Буслаева, лежавшую на пюпитре ― требуют от Миши, и это так трудно… Ну вот
объясните мне. Здесь он говорит…
Вопрос о возможности иметь
детей был давно спорный и раздражавший ее. Его желание иметь
детей она
объясняла себе тем, что он не дорожил ее красотой.
Потом, не докончив, бросалась к публике; если замечала чуть-чуть хорошо одетого человека, остановившегося поглядеть, то тотчас пускалась
объяснять ему, что вот, дескать, до чего доведены
дети «из благородного, можно даже сказать, аристократического дома».
В последнюю встречу Свидригайлов
объяснил Раскольникову, что с
детьми Катерины Ивановны он как-то покончил, и покончил удачно; что у него, благодаря кой-каким связям, отыскались такие лица, с помощью которых можно было поместить всех троих сирот, немедленно, в весьма приличные для них заведения; что отложенные для них деньги тоже многому помогли, так как сирот с капиталом поместить гораздо легче, чем сирот нищих.
Заметив, что взрослые всегда ждут от него чего-то, чего нет у других
детей, Клим старался, после вечернего чая, возможно больше посидеть со взрослыми у потока слов, из которого он черпал мудрость. Внимательно слушая бесконечные споры, он хорошо научился выхватывать слова, которые особенно царапали его слух, а потом спрашивал отца о значении этих слов. Иван Самгин с радостью
объяснял, что такое мизантроп, радикал, атеист, культуртрегер, а
объяснив и лаская сына, хвалил его...
— У нас есть варварская жадность к мысли, особенно — блестящей, это напоминает жадность дикарей к стеклянным бусам, — говорил Туробоев, не взглянув на Лютова, рассматривая пальцы правой руки своей. — Я думаю, что только этим можно
объяснить такие курьезы, как вольтерианцев-крепостников, дарвинистов — поповых
детей, идеалистов из купечества первой гильдии и марксистов этого же сословия.
— Je veux former le jeune homme, ce pauvre enfant! [Я хочу сделать из этого бедного
ребенка светского молодого человека! (фр.)] — так
объясняет она официально свои отношения к нему.
— Соловей все
объяснил нам: мы оба выросли и созрели сию минуту, вот там, в роще… Мы уж не
дети…
Старики, с поклонами,
объяснили, что несколько негодяев смутили толпу и что они, старшие, не могли унять и просили, чтобы на них не взыскали, «отцы за
детей не отвечают» и т. п.
Оказалось, что он никогда не задумывался над тем, что такое небо, что такое звезды.
Объяснял он все удивительно просто. Звезда — звезда и есть; луна — каждый ее видел, значит, и описывать нечего; небо — синее днем, темное ночью и пасмурное во время ненастья. Дерсу удивился, что я расспрашиваю его о таких вещах, которые хорошо известны всякому
ребенку.
Марья Алексевна вошла в комнату и в порыве чувства хотела благословить милых
детей без формальности, то есть без Павла Константиныча, потом позвать его и благословить парадно. Сторешников разбил половину ее радости,
объяснив ей с поцелуями, что Вера Павловна, хотя и не согласилась, но и не отказала, а отложила ответ. Плохо, но все-таки хорошо сравнительно с тем, что было.
Кирсанов
объяснял,
объяснял, наконец, растолковал ему, что именно потому-то и не забудет, а умирает, что
ребенок.
Губернатор
объяснил ей, что
дети старше десяти лет оставляются у помещика.
Я ему заметил, что в Кенигсберге я спрашивал и мне сказали, что места останутся, кондуктор ссылался на снег и на необходимость взять дилижанс на полозьях; против этого нечего было сказать. Мы начали перегружаться с
детьми и с пожитками ночью, в мокром снегу. На следующей станции та же история, и кондуктор уже не давал себе труда
объяснять перемену экипажа. Так мы проехали с полдороги, тут он объявил нам очень просто, что «нам дадут только пять мест».
Марья Маревна
объяснила свой приезд настойчивостью
детей. Они так много наслышались об Отраде и ее чудесах, что непременно требовали, чтобы мать показала им, как живут вельможи. Объяснение это видимо польстило Селине Архиповне, которая вызвалась сама показать приезжим и сад, и парк, и оранжереи.
Уж и били его воры за правду, а он все свое. Почему такая правда жила в
ребенке — никто не знал. Покойный старик грибник
объяснял по-своему эту черту своего любимца...
Но во время турецкой войны
дети и внуки кимряков были «вовлечены в невыгодную сделку», как они
объясняли на суде, поставщиками на армию, которые дали огромные заказы на изготовление сапог с бумажными подметками. И лазили по снегам балканским и кавказским солдаты в разорванных сапогах, и гибли от простуды… И опять с тех пор пошли бумажные подметки… на Сухаревке, на Смоленском рынке и по мелким магазинам с девизом «на грош пятаков» и «не обманешь — не продашь».
— Мамынька, ведь нам с ней не
детей крестить, — совершенно резонно
объяснила Серафима. — А если бог посылает Агнии судьбу… Не век же ей в девках вековать. Пьяница проспится, а дурак останется дураком.
Несколько дней я не ходил в школу, а за это время вотчим, должно быть, рассказал о подвиге моем сослуживцам, те — своим
детям, один из них принес эту историю в школу, и, когда я пришел учиться, меня встретили новой кличкой — вор. Коротко и ясно, но — неправильно: ведь я не скрыл, что рубль взят мною. Попытался
объяснить это — мне не поверили, тогда я ушел домой и сказал матери, что в школу не пойду больше.
— Вот-вот! — сказал Максим. — Ты понял разницу. Когда-то, — ты был еще
ребенком, — мать пыталась
объяснить тебе звуками краски.
Далее я бы мог
объяснить, как ваша матушка еще десятилетним
ребенком была взята господином Павлищевым на воспитание вместо родственницы, что ей отложено было значительное приданое, и что все эти заботы породили чрезвычайно тревожные слухи между многочисленною родней Павлищева, думали даже, что он женится на своей воспитаннице, но кончилось тем, что она вышла по склонности (и это я точнейшим образом мог бы доказать) за межевого чиновника, господина Бурдовского, на двадцатом году своего возраста.
— Но, однако же, это дело важное; мы не
дети, и надо взглянуть положительно… Потрудитесь теперь
объяснить, в чем заключается ваше состояние?
Но когда я, в марте месяце, поднялся к нему наверх, чтобы посмотреть, как они там „заморозили“, по его словам,
ребенка, и нечаянно усмехнулся над трупом его младенца, потому что стал опять
объяснять Сурикову, что он „сам виноват“, то у этого сморчка вдруг задрожали губы, и он, одною рукой схватив меня за плечо, другою показал мне дверь и тихо, то есть чуть не шепотом, проговорил мне: „Ступайте-с!“ Я вышел, и мне это очень понравилось, понравилось тогда же, даже в ту самую минуту, как он меня выводил; но слова его долго производили на меня потом, при воспоминании, тяжелое впечатление какой-то странной, презрительной к нему жалости, которой бы я вовсе не хотел ощущать.
— Конечно, построжит старик для видимости, —
объясняла она старухе Маремьяне, — сорвет сердце… Может, и побьет. А только родительское сердце отходчиво. Сама, поди, знаешь по своим
детям.
— На том свете не будет ни родителей, ни
детей, —
объяснял Конон. — Глеб тебе такой же духовный брат, как и я… Не мы с тобой дали ему душу.
В этот раз, как и во многих других случаях, не поняв некоторых ответов на мои вопросы, я не оставлял их для себя темными и нерешенными, а всегда
объяснял по-своему: так обыкновенно поступают
дети. Такие объяснения надолго остаются в их умах, и мне часто случалось потом, называя предмет настоящим его именем, заключающим в себе полный смысл, — совершенно его не понимать. Жизнь, конечно,
объяснит все, и узнание ошибки бывает часто очень забавно, но зато бывает иногда очень огорчительно.
Нянька Агафья не замедлила мне все
объяснить, хотя добрый Евсеич пенял, зачем она рассказывает
дитяти то, о чем ему и знать не надо.
Я
объяснил старику, что мог, в двух словах, прибавив, что можно говорить и при ней, потому что она
дитя.
— Я не больна, ничем не больна, но я ношу под сердцем
ребенка, — тихо
объяснила она.
— Говорят, что нет, и что ныне они
детей своих или подкидывают кому-либо, или увозят в города и отдают в воспитательные дома, —
объяснил владыко.
«Полисмен Гопкинс
объясняет дикарю, что купание
детей в городских водоемах не согласно с законами этой страны».
Что есть в мире значительней
детей, судей наших, кои являются, дабы
объяснить нас и оправдать в чём можно, принять содеянное нами с благодарностью или отвергнуть дела наши со стыдом за нас?
— Ну, что же! — Она не смущалась ничем. —
Дети хотели больше всего. Пусть мне
объяснят в таком случае!
— Моя старшая дочь будет с гордостью указывать на нее своим
детям, —
объяснил он совершенно серьезно.
— И это я вам сейчас
объясню: я, еще бывши маленьким
ребенком, чувствовала, что этот порядок вещей, который шел около меня, невозможен, возмутителен!
— Одну только вашу капризную волю и желание, потому что предмета этого вы не изучали, не знаете хорошо; тогда как родители, действующие по здравому смыслу, очень твердо и положительно могут
объяснить своим
детям: «Милые мои, мы вас окрестили православными, потому что вы русские, а в России всего удобнее быть православным!»
Объясняю это отчасти первым охотничьим пылом, а потом — присущею
детям бессознательною жестокостью.
— Но я женюсь на вас, ma belle enfant, [прелестное
дитя (франц.)] если уж вы так хоти-те, — бормотал он, — и это для меня будет боль-шая честь! Только уверяю вас, что это был действи-тельно как будто бы сон… Ну, мало ли что я увижу во сне? К чему же так бес-по-коиться? Я даже как будто ничего и не понял, mon ami, — продолжал он, обращаясь к Мозглякову, —
объясни мне хоть ты, пожа-луй-ста…
В нескольких словах, наскоро, но как-то радостно и как будто гордясь, она
объяснила мне, что была где-то на танцевальном вечере, в семейном доме, у одних «очень, очень хороших людей, семейных людей и где ничего еще не знают, совсем ничего», — потому что она и здесь-то еще только внове и только так… а вовсе еще не решилась остаться и непременно уйдет, как только долг заплатит… «Ну и там был этот студент, весь вечер танцевал, говорил с ней, и оказалось, что он еще в Риге, еще
ребенком был с ней знаком, вместе играли, только уж очень давно, — и родителей ее знает, но что об этом он ничего-ничего-ничего не знает и не подозревает!
Здесь я должен
объяснить, что милосердая Катерина Михайловна в это время дала приют в своем обширном доме одному безместному французу-гувернеру, которого завез в эту глушь один соседний помещик за довольно дорогую плату, но через две же недели отказал ему, говоря, что m-r Мишо (имя гувернера) умеет только выезжать лошадей, но никак не учить
детей.
Он подробно
объяснял, что было хорошего во мне и что хорошего в леди С. У меня уж был
ребенок, а леди С. было девятнадцать лет; у меня коса была лучше, но зато у леди стан был грациознее; леди большая дама, тогда как «ваша, — сказал он, — так себе, одна из этих маленьких русских княгинь, которые так часто начинают появляться здесь».
Во-первых, заискивали во мне вы, а не я в вас; во-вторых, в самый день сватовства я
объяснил, что желаю видеть в жене только семьянинку, и вы поклялись быть такой; я, сорокапятилетний простак, поверил, потому что и вам уже было за двадцать пять; в женихах вы не зарылись; кроме того, я знал, что вы не должны быть избалованы, так как жили у вашего отца в положении какой-то гувернантки за его боковыми
детьми, а сверх того вы и сами вначале показывали ко мне большую привязанность; но какие же теперь всего этого последствия?
Девушка, Аннушка большая,
объясняла это так, что Селиван забрал к себе во время метели (по-орловски — куры) целый господский возок с целым дворянским семейством и медленно отрезал дворянским
детям пальчик за пальчиком.
Тетушка стала
объяснять это безнравственностью и тем, что люди бога не боятся, но вдруг вспомнила, что ее брат Иван Иваныч и Варварушка — оба святой жизни — и бога боялись, а все же потихоньку
детей рожали и отправляли в воспитательный дом; она спохватилась и перевела разговор на то, какой у нее когда-то женишок был, из заводских, и как она его любила, но ее насильно братья выдали за вдовца иконописца, который, слава богу, через два года помер.
Марья и Фекла крестились, говели каждый год, но ничего не понимали.
Детей не учили молиться, ничего не говорили им о боге, не внушали никаких правил и только запрещали в пост есть скоромное. В прочих семьях было почти то же: мало кто верил, мало кто понимал. В то же время все любили Священное писание, любили нежно, благоговейно, но не было книг, некому было читать и
объяснять, и за то, что Ольга иногда читала Евангелие, ее уважали и все говорили ей и Саше «вы».
— Это она не против тебя, она за меня боится! —
объяснил Четыхер самодовольно и, обратясь к Артюшке, добавил: — Та же
дитё! Без разума живет. Ей бы в монастыре жить надобно, а она — вон где!
Александра Ивановна. Как что? Остановить,
объяснить, что так нельзя. У тебя
дети. Какой же пример им?
Но ведь не запретила же она
детям разговаривать с двоюродными их сестрицами, которые
объяснили Сереже, что они беспрестанно лгут и во всем обманывают родителей, что без этого нельзя и пр.
Ей
объясняют, что слон ушел домой по делам, что у него есть
дети, которых нельзя оставлять одних, что он просил кланяться Наде и что он ждет ее к себе в гости, когда она будет здорова.
Такую страсть до чужих
детей надо тем
объяснить, что по возрасте они взамен родных
детей в рекруты сдавались.